Саньяса—это завершающая игра—последняя, окончательная. За ее пределами нет игры. Она должна быть красочной. Саньясину...

Саньяса—это завершающая игра—последняя, окончательная. За ее пределами нет игры. Она должна быть красочной. Саньясину при­ходится стать радугой, потому что к тому моменту, как вы узнаете, что все пусто, все становится возможным, потому что пустота все это со­держит в себе.
На мой взгляд, саньяса—не отречение от терпимости. Нет. Это отре­чение в терпимости. Саньясин не покидает общество. Это такое прожи­вание в обществе, как бы вне его, это феномен «как бы». Вы живете в обществе, но вас в нем нет. Вы движетесь по миру, но не делаете ни одного шага, вы остаетесь в мире, но не позволяете миру войти в вас.
Индусы называют это феноменом лотоса. Лотос остается в воде, но нетронутым. Пойдите и посмотрите на лотос утром. За ночь на лепестках собрались росинки. Но смотрите и видите, что они не на лепестках, нет, потому что они никогда нигде не коснулись лепестков. Так близко—и так далеко, касаясь и не коснувшись, легкий ветерок—и они упадут. Лепестки не держатся за них, потому что они не могут держаться за них.
Саньясин живет в обществе, как лотос. Он не держится ни за что, у него нет привязанностей. Он наслаждается, действительно, он только получает удовольствие. Только он может наслаждаться, потому что без бремени желаний и без одержимой привязанности к этому нет препят­ствий.
Вот почему я называю саньясу последней игрой; на периферии это может показаться серьезным, но в центре это глубокий смех. Мои сань- ясины—не серьезные люди, но они не притворщики, они не серьезны.
Серьезность—это обманчивая вещь; серьезность дает вам ощущение серьезности, которой нет. Искренний человек смеется и остается иск­ренним; серьезный человек не может смеяться, потому что если он будет смеяться, серьезность разрушится. Искренность нельзя разрушить, она подлинна, серьезность—просто одна из граней, маска.
Мои саньясины не серьезны. Это все, что нужно понять. Все остальные типы саньясинов серьезны, смех им несвойствен. Они боятся общества, они на самом деле трусы, беглецы. Если мир на самом деле иллюзия, тогда зачем бежать от него? Если вы действительно поняли, что мир—это майя, тогда куда вы стремитесь и для чего? Никто никогда не отвергал мечты. Как можно отвергнуть то, чего нет? Когда вы отвергаете мир, вы слишком вовлечены в его реальность. Вы можете называть его майя, иллюзия, но вы не осознаете того, что говорите. Вы называете это ил­ люзией. чтобы только утешить себя в том, что вы не покинули дейст­ вительность—это была иллюзия. Но эти утешения ничего не дадут. Вы знаете, что это реальность. Иначе почему вы оставили его?
На мой взгляд, саньяса—это пробуждение, а не бегство. Это осознание целостного феномена жизни—это игра. Если это игра, играйте хорошо, вот и все.
Если это игра, играйте ее прекрасно, и пока она продолжается, ра­дуйтесь ей. Не привязывайтесь к ней, потому что это игра, и не сходите по ней с ума, потому что это игра. И когда вы поймете, что это игра, почему не позволить ей быть красочной?
Красный цвет основной. В природе существует только два цвета: крас­ный и зеленый. Они основные цвета. Индусы выбрали красный цвет, мусульмане выбрали зеленый. Только два основных цвета существуют. Все деревья зеленые, а все цветы красные.
Когда я думал о том, какой цвет я собираюсь дать саньясинам, зеленый цвет тоже конкурирует, тоже является кандидатом. Но потом я остано­вился на красном, потому что в красный также вовлечен и зеленый, но в зеленый красный не вовлечен.
Мне придется объяснить вам это: дерево может быть без листьев, но цветы не могут быть без деревьев. В каждый цветок вовлечено дерево.
Поэтому позади моего красного есть зеленый; за всеми моими учениями - даже если формулировка—это индус—прячется мусульманин. Поэто­му, если я говорю об Упанишадах и даю пример из суфиев, я даю вам медитацию—три меры медитации исходят из индусского мира и одна мера—из мусульманского мира.
Я даю вам мантру «ху». «Ху»—это конечная часть от «Аллах-ху». Если вы повторяете «Аллах, Аллах, Аллах, Аллах, Аллах» постоянно, вы на­ чинаете повторять: «Аллахху, Аллах-ху, Аллах-ху, Аллах-ху». Затем постепенно часть «Аллах» выпадает и остается только звук «ху», и все существо наполняется им.
Я выбрал красное, потому что красное—это кульминация всего дерева, красное—это расцвет, это последнее. Вы не можете нанести поражение индусам—конечно же, они были первыми в мире религии. Они выбрали лучшее, они ничего не позабыли, они выбрали красный цвет.
Красное—это цветок. Красное—это кровь. Красное—это солнце. Крас­ное повсюду окружает нас. Все подразумевается под красным, все вовлечено в красное, потому что это расцвет.
Пусть ваша жизнь будет красочна. Я не хочу чтобы вы стали бес­цветными. Нет. Я бы хотел, чтоб вы стали, как радуга, семи цветов. А когда есть все семь цветов, наступает момент, когда они встретятся и станут одним. Это белый цвет. Это чудо; белый цвет можйо разделить на семь цветов, и семь цветов, встречаясь вместе, под действием алхимии становятся белым. Когда все семь цветов встречаются, чтобы стать бе­лым, и когда встречаются семь человеческих типов, они становятся бе­лым—просто белым, и больше ничего.
Играйте игру как можно лучше, но это игра, и не будьте в ней слишком серьезны. Даже если и нужна серьезность, пусть она будет не более чем игрой. Иногда вам приходится быть и серьезным. Будьте серьезным, но не становитесь серьезным никогда, пусть это тоже будет игрой. Пусть все будет игрой.
И саньяса—это последняя игра. За ее пределами весь мир игры ис­чезнет. Тогда это будет реальность. Итак это последнее, что вы собира­ етесь делать. Делайте это как можно совершенней, радуйтесь этому, танцуйте в этом, пусть это будет песня из самого сердца, наслаждение.
Ошо